В давней статье мы рассказывали, что у славян (как и у большинства других народов, говорящих на языках индоевропейской семьи) не сохранилось изначальное праиндоевропейское название медведя. Наши предки наложили запрет (табу) на упоминание «настоящего имени» зверя, чтобы случайно не призвать его, и придумали название-замену со значением ‘медоед’.
Но шло время, и постепенно забывалось, что медведь — слово-заменитель. Теперь уже оно стало восприниматься как «настоящее» обозначение бурого хищника. Возникла необходимость называть медведя как-то иначе, и в русском языке появилось несколько новых вариантов: хозяин, он, мохнатый, топтыга, мишка.
Под хозяином здесь подразумевается ‘хозяин леса’. Мохнатый — иносказательное обозначение зверя по внешнему облику. Словом топтыга в диалектах обычно называют неповоротливого толстого человека или того, кто косолапит при ходьбе. Также это слово может иметь значение ‘бродяга’ (ср. диалектный глагол топтыжничать ‘слоняться без дела’). С этим тоже понятно: животное называли по особенностям облика и поведения. Но почему медведя «окрестили» мишкой? Есть две версии.
От имени Михаил?
Медведя называли и называют дядя Миша, Михаил Иванович, Мишка. Последнее имя даже стало нарицательным: мишка косолапый.
Многие лингвисты считают, что слово мишка (и, соответственно, перечисленные выше имена) восходят к антропониму Михаил. Чтобы соблюсти табу, зверя стали называть человеческим именем, начинающимся с того же звука, что и слово медведь.
Версии о том, что мишка — производное от Михаил, придерживался, например, автор «Этимологического словаря русского языка» М. Фасмер.
На первый взгляд, со словом мишка действительно всё просто и понятно, а его происхождение бесспорно. Правда, остается не совсем ясным, почему наши предки решили назвать лесного хозяина именно Михаилом. Ведь столько еще есть имен, начинающихся со звука [м’]…
А еще имеются некоторые языковые данные, которые заставляют — хотя бы отчасти — усомниться в предложенной версии. Материалы славянских и балтийских языков позволяют предположить, что по своему происхождению слово мишка ‘медведь’ к человеческому имени отношения не имеет. Что все имена медведя типа дядя Миша, Михаил Иванович и т. п. появились в результате позднего переосмысления. Из-за звукового сходства произошло смешение нарицательного существительного мишка и уменьшительного антропонима Мишка, но на самом деле они не связаны между собой по происхождению. Почему? Переходим к гипотезе номер два.
Мешка, мечка
В древнерусских книгах никаких мишек мы не встретим, зато медведь там иногда обозначается словом мешька (мечька). Уже не так похоже на Михаила, верно? И не отсюда ли происходит современный вариант мишка? Этого исключать нельзя. Но беда в том, что этимология существительного мешька является «темной».
Близкие слова имеются в южнославянских языках: болгарские ме́чка, мече́ ‘медвежонок’, сербские ме́чак ‘медведь’, мȅче ‘медвежонок’, мȅчка ‘медведь, медведица’ и др. Было предположение, что они родственны глаголу мекать, мечать ‘издавать «мекающий» звук, блеять’. М. Фасмер в своем словаре отвергал такую гипотезу как неубедительную в семантическом плане. В самом деле, блеющие медведи — это что-то странное, мягко говоря… Правда, на тот момент других версий почти не имелось. Фасмер разделял мнение некоторых лингвистов, что мечка — это сокращение от медведь, образовавшееся под влиянием табу. Отметим, что эта идея тоже весьма спорная.
При чтении статей для слов мечка и мишка в словаре Фасмера можно сделать вывод, что автор не считал их связанными между собой по происхождению (одно — от медведя, другое — от Михаила). Другой точки зрения придерживался советский лингвист, академик Б. А. Ларин. Он предполагал, что слово мишка ‘медведь’ непосредственно происходит от древнерусского мешька (мечька). Изменение звучания первоначальной формы слова могло быть целенаправленным и стало результатом табуирования «имени» животного. Название искажали, чтобы обмануть бурого хищника, по известной суеверной логике: услышит медведь, что люди говорят о каком-то мишке, и решит, что речь не о нем. Ведь он — не мишка, а ме́шка!
Что же касается этимологии слова мешька (мечька), то Б. А. Ларин сопоставлял его с литовскими словами meškà ‘медведь, медведица’ и miškas ‘лес’. Он предполагал, что славянские и балтийские слова в данном случае не просто похожи, а восходят к некоему общему слову-предку со значением ‘лес’. Только если в литовском языке зафиксировано слово miškas, то в славянских языках родственное название леса бесследно утратилось. В результате этого забылось и буквальное значение имени медведя. А между тем литовское meškà и древнерусское мешька (или их общий предполагаемый «предок») когда-то буквально значили ‘лесной; тот, кто живет в лесу’.
С гипотезой Б. А. Ларина далеко не все исследователи согласны. Многие считают, что литовское meškà может быть заимствованием из древнерусского, а значит, к слову miškas ‘лес’ отношения не имеет.
Кому-то, возможно, покажется, что мешька родственно слову мех, но это не так. У них издавна были разные корни с разными гласными, и это отражено в старинной орфографии: мешька, но мѣхъ.
Итоги подводить рано
Какое же объяснение истинно? Мишка — это от слова мешька или от имени Михаил? А может быть, в какой-то мере верно и то, и другое? И уменьшительное имя Мишка для медведя наши предки выбрали потому, что оно очень похоже на древнее слово мешька?
Точный ответ здесь пока невозможен. Исследования продолжаются. Дело в том, что слова-замены, возникшие из-за табу, сложнее изучать. Когда язык меняется естественным путем, в его изменениях прослеживаются более или менее жесткие закономерности. Но табу — это искусственное вмешательство в лексику, и здесь общие правила могут и не соблюдаться (например, нельзя исключать произвольную деформацию слов, а также нетипичное словообразование). Возможно, когда-нибудь в этом вопросе будет больше ясности.
.
Литература:
Ларин Б. А. История русского языка и общее языкознание. — М., 1977.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. — Т. 2. — М., 1986.
Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. — Т. 2 — СПб., 1902.
Словарь русских народных говоров. — Вып. 44. — М., 2011.
